«Газпром нефть», четвертый по величине производитель нефти в России, имеет большие планы по добыче нефти в Арктике, и создается впечатление, что ни санкции, ни сокращения производства не могут заставить его уйти оттуда. Фактически, нефтяное подразделение Газпрома пытается стать, как сказал руководитель департамента стратегии и инноваций, «эталоном», но не в плане производства нефти. «Газпром нефть» хочет стать эталоном в таких сферах, как безопасность и эффективность, но прежде всего в технологиях.
Арктическое бурение стало одной из главных целей санкций со стороны США, которые запретили американским нефтяным компаниям и их европейским партнерам обмениваться с российскими производителями технологическими ноу-хау. Это, возможно, и замедлило прогресс «Газпром нефти» и других компаний в Арктике, но не положило конец этому. Дело в том, что российская энергетическая индустрия занималась разведкой в Арктике еще до присоединения Крыма, которое стало поводом для введения санкций.
В конце 2013 года «Газпром нефть» запустила свое первое арктическое месторождение Приразломное, а первая нефть и новая смесь ARCO на основе арктической нефти вышли на рынки в следующем году. С тех пор с этого месторождения было поставлено более 10 миллионов баррелей нефти. Промышленные запасы сырья на Приразломном оцениваются в 540 миллионов баррелей сырой нефти, а пик добычи планируют достичь в 2020 году, который составит 110 тысяч баррелей в сутки.
Вообще Арктика является главным приоритетом для «Газпром нефти»: в 2016 году там началась реализация двух новых проектов. По оценкам, на сегодняшний день Мессояха, самое северное морское месторождение нефти в России, насчитывает 470 миллионов тонн нефти и конденсата. Новопортовское содержит около 250 миллионов тонн нефти и конденсата.
Теперь, по словам руководителя департамента стратегии и инновациий Сергея Вакуленко, как цитирует Platts, «Газпром нефть» продолжала наращивать добычу на всех трех месторождениях, несмотря на сокращение производства и санкции. Фактически, Вакуленко предложил партнерам ОПЕК + рассмотреть возможность изменения квот на добычу, чтобы учесть растущий спрос и снижение глобальных запасов. Тем самым он повторил предложение министра энергетики России Александра Новака, сделанное им во время встречи партнеров в Саудовской Аравии.
Но сейчас не производство является главным приоритетом для «Газпром нефти». По словам Вакуленко, который выступал на брифинге для прессы в Лондоне, главное — это эффективность и безопасность. Похоже, в «Газпром нефти» идут большие изменения — благодаря росту цен на нефть и санкциям.
Вакуленко сказал, что благодаря повышению эффективности средняя скважина на Новопортовском месторождении дает 5 тысяч баррелей в сутки, по сравнению с 300 баррелями из средней скважины на любом месторождении в Западной Сибири. Однако, довольно сомнительно, что причина этой разницы кроется в увеличении эффективности: просто месторождения Западной Сибири разрабатываются уже давно, а в Арктике – начали совсем недавно.
Интересно, что Вакуленко не отдал должное «Газпром нефти» за самостоятельную разработку технологий. «Мы определенно считаем, что в современном мире невозможно развивать все технологии в одиночку — мир слишком сложный, и в проекте используется слишком много технологий», — сказал он, явно указывая на то, что технологическими ноу-хау, которые российские нефтяные производители могут использовать для бурения в условиях Арктики, владеют не только компании, связанные действием санкциями.
Чтобы привлечь еще больше внимания, Вакуленко добавил, что в таких условиях международное сотрудничество в сфере нефтяных технологий может быть «немного авантюрным занятием», поэтому «Газпром нефть» продолжает действовать гибко, следуя плану Б и избегая зависимости от одной технологии.
Геологоразведка в Арктике имеет решающее значение для обеспечения устойчивого развития российской нефтяной промышленности. В сибирской земле еще довольно много нефти, но по мере того, как в Арктическом регион становится теплее, миллиарды баррелей могут стать более доступными. «Газпром» просто заранее заявил о своих претензиях на эту нефть, а эффективность — это просто средство для достижения одной и той же цели — увеличения добычи.
Подпишитесь на нас
20.04.2019 Юкилевич Олег Валерьевич 50 лет
Игорь поздравляю! Твоя мечта сбылась. Привет из далёкого 1989 года г.Кировакан от Олега Юкилевич Ростов на Дону!
08.04.2019 Paul Che
В своё время, начиная ещё с далёкого-предалёкого детства и вплоть до поступления в ВУЗ, с некоторыми продолжительными перерывами, я жил на Крайнем Севере и потому очень хорошо наслышан о подобных происшествиях ещё с тех далёких пор.
- Такие выбросы случались там всегда, сопровождаясь красивейшими огненными всплесками с цветовыми переливами, запоминающимися на всю жизнь. Конечно лишь тем, кому посчастливилось улицезреть это чудо.
Кроме того, ваш покорный слуга является первооткрывателем так называемого «Клатратного Анабиоза», то есть разбирается в клатратной теме.
- Именно поэтому-то, ещё задолго до обнаружения в 2014 году воронки на Ямале я ПЕРВЫМ выдвинул идею о метановой подоплёке всех подобных явлений. О которых был наслышан от непосредственных очевидцев таких же точно непередаваемых по красоте тундровых «шоу».
Кстати, также первым из всех исследователей я объяснил и загадочную гибель целых стай птиц прям в воздухе, массовый падёж рыбы в водоёмах, и непонятное никому выбрасывание морских млекопитающих (китов, дельфинов и др.) на берег.
- И эти природные трагедии также связаны с выбросом различных природных газов, в том числе даже и водорода.
Смотрите - «СКРЫТАЯ УГРОЗА: НА КРАЮ БЕЗДНЫ»:
https://www.proza.ru/2013/01/20/1602
04.04.2019 Олег Сергеевич Кадькало 37
Ребята-участники, молодцы! Чемпионат СИБУРа- классное мероприятие, участвовать однозначно стоит - это хороший карьерный пинок и способ познакомиться с интересными людьми. Отмечу, что решение тестов кейсов - это непростое дело. Если вы их ранее не решали, надо готовиться. Порекомендую ресурс hrlider - посмотрите обязательно
04.04.2019 Сидоров Иван Петрович, 55
Турки приняли единственно верное решение - строить атомную станцию с Россией. Ничто так не "роднит" страны и обязывает к большему сотрудничеству, как заключение столь долгоиграющего контракта
03.04.2019 Климов Александр Петрович 66 лет
В документе фигурируют Минфин,Минэнерго,Фас и нефтяники,а где народ Или настоящий владелец природных богатств не причом.Дума и правительство далеко от нужд народа и живет своею жизнью,а народ это то на чем можно делать деньги.
26.03.2019 Лященко Аркадий Евгеньевич
Насколько я понимаю, все 26 СПГ танкеров и 2 танкера для перевозки газового конденсата поименно указаны в распоряжении Правительства. Из них только 15 газовозов имеют ледовый класс Arc7. Для обслуживания строящегося второго завода Арктик СПГ-2 Новатэку понадобится еще 15 таких газовозов, которые и планируется построить на судоверфи "Звезда". Размещение заказов на этой российской судоверфи предусматривает, что эти газовозы будут работать под российским флагом. Кроме того, из 26 поименованных в распоряжении Правительства газовозов,только один принадлежит российской судоходной компании, остальные иностранным. Разумеется на иностранных газовозах работают иностранные моряки.
Акционерами Новатэка являются иностранные компании. В итоге о каком развитии
Северного морского пути Россией идет речь? СПГ вывозится полностью за пределы РФ частной компанией с иностранными акционерами в том числе, вывозится иностранными газовозами с иностранными экипажами, постройка судов осуществляется иностранными судовладельцами на иностранных верфях.
23.03.2019 Слободина Наталья Александровна
Я в 1979 году проходила преддипломную практику в Геофизическом предприятии г. Нижневартовска. А в 1980 году приехала с мужем работать по распределению в г. Сургут. Больше
30 лет мы работали на Севере. С большой радостью хочу поблагодарить всех Нефтяников Севера, за их мужество, смелость и самоотверженность. Будьте здоровы!
24.11.2016, 19:40
В студии Алексей Киселев. И сегодня в программе «Люди дела» мы поговорим с главой департамента стратегии и инноваций «Газпром нефти» Сергеем Вакуленко. Сергей, здравствуйте.
Здравствуйте.
Среди прочих ваших обязанностей вы в компании «Газпром нефть» отвечаете за стратегию, перспективное развитие компании, расчет рисков, аналитику рынка, построение прогнозов. Что самое сложное при долгосрочном планировании на российском рынке?
Я не думаю, что есть большая разница между моей работой и работой моих коллег в BP, в Shell, то есть речь идет не только о российском рынке. Для нас всех ключевым является вопрос - что будет с нефтью как с топливом, что будет с мировой энергетикой, насколько долго нефть еще будет востребована. Дело в том, что проекты, в которые мы вкладываемся, которые мы запускаем, осуществляются на протяжении 40–50 лет. Соответственно, нам приходится думать на очень дальнюю перспективу. На это влияют самые разные вещи, начиная от проблем с климатом, развитием альтернативных технологий и кончая долгосрочными прогнозами того, как будет развиваться мировая экономика. И оценить вот эти перспективы, наверное, самое трудное.
- Но это если говорить о проблемах глобального рынка. Можно выделить какие-то сугубо российские истории?
Для России все нужно умножать на два, потому что в большинстве других стран налоговая, фискальная и прочая политика государства для нефтяных компаний - это перемена экзогенная, от нефти слабо зависящая. А в России, поскольку нефть - это существенный донор государственного бюджета, развитие российской экономики и уровень налоговой нагрузки тоже очень сильно зависят от цены на нефть. Поэтому здесь такая рефлексия второго уровня начинает наблюдаться.
- И особое внимание приковано к этой отрасли, естественно.
Да, разумеется. То есть нефтянка в России больше, чем нефтянка.
Тем не менее нефтяников в России очень и очень любят. А насколько вы опираетесь на прежний опыт компании при построении прогнозов на будущее?
Главное, на что мы опираемся здесь,- это компетенция, взгляд на то, что компания умеет делать, как умеет отвечать на те или иные возникающие вызовы. И здесь, пожалуй, важнее даже не набранный набор активов, неодушевленных вещей, а то, как организация и люди, работающие в ней, могут решать новые задачи, отвечать на вызовы. Активы, месторождения, заводы - это все очень важно, мы развиваем их, конфигурируем так, чтобы они могли работать в самых разных внешних обстоятельствах. Но главное - это, конечно, люди, команда, которые мобильны, гибки и смогут найти решение, какая бы проблема ни встала.
Стратегии и инновации связаны так, что то, как будет выглядеть отрасль через 20–30–40 лет, очень сильно завязано на технологический прогресс. Кстати, не только технологический, но и в том числе организационный
Хочется затронуть тему некой методологии и общих стандартов. Можно ли как-то подстроить долгосрочное развитие компании, загнать его в некие рамки, подогнать под некую методологию и стандарты?
Существует множество, десятки разных подходов к методологии разработки стратегии. Вот компания BCG написала книжку «Для вашей стратегии нужна стратегия», в которой перечисляются эти сотни подходов. На самом деле методология, с одной стороны, есть, но это способ, который позволяет собрать разрозненные способы прогнозирования в какую-то стройную систему. Мы внедрили подобное у себя в основном для того, чтобы у нас была общая система координат, единый набор подходов, позволяющих сравнивать планы проектов в разных отраслях бизнеса, позволяющих одинаково думать над тем, как нам строить, скажем, новую заправку, покупать новое судно-бункеровщик, или бурить новую скважину, или прокладывать профиль сейсморазведки. На каком-то достаточно высоком уровне абстракции это делать можно, а дальше, будучи живыми, разумными людьми, мы гибко меняем эти подходы под специфику конкретного бизнеса.
Можете дать, хотя бы приблизительно, хайлайты, какие-то основные точки этой общей для всех стратегии, каким образом это приводится под единый знаменатель?
Первое, от чего мы идем,- это условие, что все проекты должны обеспечивать достаточный возвратный капитал. Второе - это условие, что все проекты работают в единых сценарных условиях вне зависимости от цен на нефть, курса доллара и всего остального. При этом мы никогда не смотрим на единую цену на нефть, мы не занимаемся ее прогнозированием. У нас есть три сценария - высокий, средний, низкий. Под каждый из них есть история, которая описывает, как бы мог развиваться мир, чтобы результатом была такая цена на нефть. И соответственно, все проекты описывают себя вот в этом едином базисе, на единых предпосылках. А дальше у нас есть подходы к тому, как рассматривать риски, неопределенности, как смотреть на внешние и внутренние факторы развития, и, соответственно, мы можем достаточно равно с одинаковыми подходами смотреть, как проекты справляются с вызовами внешней среды, а также технологическими и политическими вызовами.
А каким образом совмещаются стратегия и инновации? Ведь далеко не все какие-то нововведения у нас получают в конечном счете путевку в жизнь и вообще в принципе оправдывают ожидания. Где здесь найти точку некоего здравого баланса?
Стратегии и инновации связаны так, что то, как будет выглядеть отрасль через 20–30–40 лет, очень сильно завязано на технологический прогресс. Кстати, не только технологический, но и в том числе организационный. Инновации бывают не только технические, не обязательно изобрести что-то новое, а можно по-новому организовать работу, поэтому связаны они неразрывно. Опять-таки, планируя жизнь на ближайшее столетие, важно понимать, какие технологии тогда будут важны, важно понимать не только, в какие проекты физически мы инвестируем, но и то, как и в какие новые умения и технологии мы вкладываемся.
В нашем департаменте работают люди с разным опытом. Главное, что их отличает,- это открытый взгляд на вещи, готовность учиться новому и подвергать сомнению практически все что угодно, синтезировать и приходить к ответу, а потом идти дальше, даже когда ответ найден
Есть ли, по вашему мнению, в России возможность самореализации для людей с хорошим зарубежным образованием? Или такие люди все-таки чаще слышат о своей избыточной квалификации, да, overqualified? На самом деле, поясню свой вопрос для слушателей: за плечами у Сергея сразу несколько программ в престижных учебных заведениях мира, среди прочего это степень магистра права и дипломатии во Флетчерской школе - это одна из школ Гарварда.
Сейчас точно можно достойно применить свои таланты. Если почти 20 лет назад, когда я оканчивал школу, можно было говорить, что проблемы, с которыми сталкивался российский бизнес, настолько специфичны, что западное образование не может дать непосредственные посылы к действию. Сейчас же российская экономика, российские предприятия находятся абсолютно в канве международного бизнеса, и задачи здесь ровно такие же, с которыми сталкиваются их однокашники, поехавшие работать в Корею, в Англию или куда угодно еще. Но в России работать интереснее потому, что здесь есть много шансов построить самому что-то новое и интересное. Когда работаешь в устоявшейся бизнес-среде на Западе, не уходит ощущение того, что служишь наладчиком рядом с великолепным, прекрасным, продуманным, хорошо построенным механизмом - ну там маслица надо куда-нибудь капнуть или вот колесико вернуть на предыдущее место. Но при этом существует очень сильное ограничение, потому что все придумано, все построено 10–20–50 лет назад. А здесь есть шанс построить что-то XXI века самому с нуля, и это очень интересно.
Хорошо. А как к специалистам, которые продолжили свою карьеру в России после получения зарубежного образования, относятся за рубежом? Можно ли выйти на какие-то новые для себя горизонты, как раз таки пройдя школу опыта в России?
Думаю, что можно.
- То есть это даже скорее перспективная история получается?
Да, потому что опять-таки это опыт построения чего-то нового в достаточно непредсказуемой ситуации, это не повторение одних и тех же паттернов и моделей, это не прохождение еще раз по очень натоптанной тропе, которое регулярно совершают люди на Западе, это пионерская работа.
А вы отправляете своих сотрудников куда-либо учиться или повышать квалификацию, в российские вузы или иностранные? Возможно, компания даже что-то субсидирует в данном случае, поддерживая таким образом сотрудников?
Да, у нас много образовательных программ самого разного уровня: есть корпоративный университет, в котором учат по специализированным программам, которые на самом деле являются адаптацией учебных программ бизнес-школ: Стокгольмской, «Сколково», ряда других. Есть специализированные курсы - в том числе и с провайдерами международными или российскими - по управлению проектами. Учась на них, люди получают очень много контента, но при этом без отрыва от производства. Здесь также важно, что эта учебная программа заточена под конкретные нужды и под те конкретные проекты, с которыми они работают. Она гораздо более приземленна, гораздо менее абстрактна. Но кроме этого люди ездят и на стандартные обычные программы, как правило Executive MBA. Были случаи, когда сотрудники учились и в Гарварде, и в Швейцарии, периодически уезжая на модули по неделе-две, и компания этому тоже помогала.
Часть нашей функции в компании - задавать неудобные вопросы, которые люди предпочитают самим себе не задавать
А какая команда, по вашему мнению, нужна для построения собственно долгосрочных прогнозов, для разработки стратегии и какой квалификацией, главное, в данном случае должны обладать люди?
В нашем департаменте работают люди с разным опытом: и окончившие Губкинский университет, и человек, который несколько лет работал генеральным директором актива на севере Западной Сибири, и выпускник, получивший американский MBA, и человек с кандидатской диссертацией по экономике, и ребята помоложе, выпускники Физтеха. Главное, что их отличает,- это открытый взгляд на вещи, готовность учиться новому и задавать правильные вопросы, подвергать сомнению практически все что угодно, синтезировать и приходить к ответу, а потом идти дальше, даже когда ответ найден. С другой стороны, нужно понимать, что мир может быть сложнее и богаче, чем нам в любой момент кажется. То есть это сплав теоретических знаний, практического опыта, знаний экономики и отрасли.
- И умения задавать вопросы там, где, казалось бы, их задавать нельзя, да?
Да. Наверное, часть нашей функции в компании - задавать неудобные вопросы, которые люди предпочитают самим себе не задавать.
Ну это замечательно, это нам как раз таки, журналистам, очень и очень знакомо. Сергей, позволю себе небольшой личный вопрос: насколько я знаю, вы участвуете в программе «Что? Где? Когда?», и это для души или это развитие? И вообще, нужно ли приобщать свой коллектив, своих сотрудников к подобного рода мероприятиям?
Я действительно играл в «Что? Где? Когда?» в Чайном домике в Нескучном саду, тому уже, наверное, лет семь или восемь, мы тогда проиграли, и больше я за столом в телепрограмме не оказывался, хотя там бываю время от времени, в домике, в качестве члена клуба. Я играю в «Что? Где? Когда?» и вне телеэкрана, я даже был пару раз чемпионом России - это спорт такой. Это для души, мне просто это очень интересно брать некий комплекс знаний, которым обладаю я, сводить его, получать ответ вместе с очень интересными людьми, с которыми я играю в одной команде.
Спасибо. В программе «Люди дела» сегодня мы общались с главой департамента стратегий и инноваций «Газпром нефти» Сергеем Вакуленко.
Что бы ни говорили об альтернативных источниках энергии, спрос на российские нефть и газ сохранится (по мировым меркам они весьма дешевы в производстве). Но они могут перестать быть источниками сверхдоходов и стать аналогом других производственных отраслей, считает Сергей Вакуленко, руководитель Департамента стратегического планирования ОАО «Газпром нефть»
Публикация подготовлена в рамках
Если говорить о будущем России через 20 лет, не говорить об энергетике невозможно. Нефть и газ – это около 80% российского экспорта, около половины доходов бюджета и около четверти ВНП. А ведь к этому еще стоит прибавить, например, производство азотных удобрений и другие энергоемкие производства, экспортирующие фактически, те же нефть и газ, просто в немного переработанной форме с относительно малой добавленной стоимостью.
В последние годы много говорится о революции в энергетике, которая способна резко подорвать и позиции российского энергоэкспорта в мире, и доходы страны. Как в таких случаях бывает, наряду с истинной информацией и разумными интерпретациями в новостное и аналитическиое поле попадает множество мифов.
На энергетическом рынке сейчас наблюдается несколько трендов, ключевых же четыре:
- рост добычи углеводородов из низкопроницаемых пород
- появление большого количества СПГ на мировом рынке
- быстрое развитие ветровой и солнечной энергетики, озабоченность изменением климата
- электрификация транспорта
Это далеко не первый подобный эпизод в истории мирового энергорынка. В 1970-1980 годы технология морской добычи создала двух крупных конкурентов ближневосточной нефти – Мексиканский залив и Северное море. Тогда же в электроэнергетике мазут для топки заменяли природным газом, произошла модернизация автотранспорта, резко снизившая средний расход топлива, в отдельную отрасль формировались энергосберегающие технологии в производстве и строительстве. С одной стороны, эти процессы были ответом на резкий скачок цен на нефть в начале 1970-х, который был вызван сначала утверждением многими нефтедобывающими странами суверенитета над своими ресурсами и обретением рыночной мощи (это позволило диктовать цену), а потом и с политической нестабильностью во многих нефтедобывающих странах и войнами. При этом революция в энергетике оказалась плодом технического прогресса на многих других фронтах. В результате обвал цен произошел в 1986-м году, когда нефтяной отрасли вне Персидского залива предрекали безрадостные перспективы на многие десятилетия. История показала, что жизнь богаче – действительно, сверхдоходы ушли из отрасли, впрочем, чтобы 15 лет спустя вернуться. Но с тех пор спрос вырос в полтора раза, а нефтяные компании ушли с верхних строчек рейтинга Forbes лишь в последние 5 лет, уступив их интернет-гигантам.
Общая закономерность в потреблении энергии такова – начиная с 19-го века, каждый год человечество использует больше топлива каждого вида чем в год до этого. Уголь мог терять свою роль в пользу нефти, а нефть в пользу газа, но только в процентном отношении, прирост спроса нивелировал всю межтопливную конкуренцию.
Технологии сланцевой добычи начали развиваться примерно за 20 лет до того, как стать мейнстримом. Трехзначные цены на нефть обеспечили высокий спрос на услуги нефтесервисных компаний, а также быстрый рост парка буровых и флотов гидроразрыва в США. И теперь, благодаря этому парку, американские компании разрабатывают огромные запасы нефти, которые были давно известны, но не считались коммерчески выгодными. В результате США резко восстанавливают свою долю на рынке нефти, развернув многолетний тренд на спад добычи. Насколько далеко может пойти рост сланцевой добычи в США – вопрос пока открытый. Большинство аналитиков сходятся, что возможно прибавить еще 2-3 миллиона баррелей в день, но потом этот уровень станет удерживать довольно трудно – сланцевые скважины быстро истощаются, соответственно, все больше заново бурящихся скважин будет идти на поддержание, а не на прирост уровня добычи. При этом, глобальный спрос сейчас вплотную подошел к отметке 100 миллионов баррелей в день и только за последний год вырос на 1,63 мбд с предполагаемым примерно таким же ростом в 2018-м году.
Парадоксально, но в этом отношении история развития американской и российской нефтяной отрасли очень похожи – в нашей стране добыча падала с 1988 по 2001 год, сократившись почти вдвое. Прогнозы тех лет предполагали, что этот спад будет уже не обратить. Однако сегодня Россия добывает столько же, сколько на пике 30-летней давности. Впечатляющий рост добычи последних 7-8 лет связан с масштабным внедрением скважин с длинными горизонтальными стволами (до 1500 метров) и многостадийным гидроразрывом (до 25 стадий). Это американский уровень примерно 5-летней давности. Эти технологии позволили ввести в разработку те участки и горизонты месторождений в Западной Сибири, которые нельзя было рентабельно разрабатывать старыми способами. Отмечу, что Россия практически не добывает из сланцевых залежей, потому что есть достаточно запасов в промежуточных категориях, и уходить на сланец, пока не выработаны более простые в разработке запасы, нет смысла. Россия сейчас обладает вторым после США парком тяжелых буровых станков и флотом установок гидроразрыва.
Вторым аспектом энергетической революции оказалось бурное развитие рынка СПГ. Долгое время рынка как такового не было – существовали жесткие связки между добывающим проектом, заводом СПГ и терминалом, на котором предполагалось принимать этот газ. Фактически, это был аналог трубы, только контрактный. И завод СПГ, и терминал, и танкеры были слишком дорогими объектами инфраструктуры, чтобы строить их спекулятивно, в расчете на спотовые продажи и покупки – инвесторам нужны были гарантии окупаемости. Со временем появилось достаточно мощностей в цепочке стоимости СПГ, чтобы эти опасения стали снижаться. Ключевым событием станет появление на рынке большого количества СПГ из США в 2019-2022 годах. На мировой рынок может выйти до 100 млрд кубометров газа , (график в млрд. кубических футов в день, коэффициент перевода в млрд м3 в год – 10.33), что сопоставимо с объемами российского экспорта в Европу.
Ситуация с этим газом такова, что крупные мировые газовые компании фактически оплатили строительство заводов, подписав контракты на обязательную оплату использования мощностей. Таким образом, реальная цена сжижения газа для них теперь составляет 0.5-1 доллара за mmBTU или 17-35 долларов за тысячу кубических метров, а еще два доллара (70 за тысячу кубометров) – это постоянные издержки, которые невозможно не понести, sunk cost на языке экономистов. В 2016 Европа импортировала 50 млрд кубометров СПГ в переводе на трубопроводный газ, а импортных мощностей есть на 160 млрд. Правда, эти мощности распределены неравномерно и сконцентрированы в основном на крайнем западе континента – трубопроводов оттуда в Германию и Центральную Европу, по которым этот газ можно было бы доставить, просто нет. И даже с учетом практически бесплатного сжижения, американский СПГ оказывается дороже, чем российский газ. Естественным рынком для американского СПГ оказывается Азия с ее растущим спросом и более высокими ценами.
Появление СПГ на рынке меняет существовавшую долгое время концепцию рынка газа как безальтернативной системы, когда решение о закупке у того или иного поставщика создавало отношения сильной взаимной зависимости и риска. СПГ не может конкурировать в Европе по цене с российским газом, но создает ему всегда доступную альтернативу. Это резко сокращает возможности России диктовать цену на газ. Но с другой стороны, это дает и сильный переговорный рычаг – всегда можно сказать, что рынок конкурентен, а Россия – отнюдь не монопольный поставщик и не определяет цену монопольно. В нынешних напряженных политических обстоятельствах это дает потенциальным покупателям определенный комфорт - решение о покупке газа становится экономическим, а не из сферы политики и безопасности.
Впрочем, сейчас основное внимание приковано не к нефти и газу, а к возобновляемой энергетике. На первый взгляд, прогресс в этой отрасли способен резко снизить, если не свести к нулю, спрос на газ и уголь в энергетической сфере, а с переходом транспорта на электричество - и на нефть.
С продолжением интервью вы можете познакомиться
Сергей Вакуленко
Окончил Московский физико-технический институт, где получил степень магистра прикладной математики. Магистра права и дипломатии Флетчерской школы права и дипломатии (совместная программа университетов Тафтс и Гарвард).
С 1998 по 2007 г. работал в компании Shell в должности экономиста, менеджера по развитию бизнеса, директора по продажам нефти, представителя акционера в СП и директора по планированию глобального подразделения по разведке и добыче на проектах в России, Казахстане, Бразилии, Японии, в штаб-квартирах в Лондоне и Гааге.
С 2008 по 2011 г. – руководитель консалтинговой практики компании IHS CERA в России.
С 2011 г. – руководитель Департамента стратегического планирования ОАО «Газпром нефть».
Количественные показатели «Стратегии-2025» фактически не отличаются от планов на 2020 год. Возникает ощущение, что «Газпром нефть» просто перенесла на пять лет срок достижения стратегических целей...
Конечно, никто не оттягивал срок достижения целевых показателей «Стратегии-2020»: выйти на эти цифры так и предполагается в 2020 году. Но при этом мы реалистично смотрим на вещи и понимаем, что по крайней мере на протяжении нескольких лет у нас будет достаточно непростая задача поддерживать этот уровень.
Если говорить о переработке, то при сохранении общего объема мы резко увеличим долю выпуска светлых нефтепродуктов. Однако это сделают приблизительно в одно время все отечественные нефтяные компании. Таким образом к 2020 году в России будет одна из наиболее перевооруженных перерабатывающих отраслей в мире, работающая при этом, вероятнее всего, на не слишком развивающемся, если не стагнирующем внутреннем рынке. На котором, соответственно, будет непросто сохранить рыночную долю и объем переработки. Мировой рынок переработки сейчас также весьма и весьма конкурентен, поэтому сильно расти там не стоит, хотя мы собираемся занимать серьезные позиции в определенных нишах за границей.
Если говорить о добыче, то к 2020 году мы реализуем несколько крупных проектов. Но к тому времени ожидается довольно резкое падение добычи на наших традиционных активах, а после 2020 года мы пройдем плато и на тех новых активах, которые сейчас вводим в разработку. Так что удержание добычи на достигнутом уровне - это не почивание на лаврах, а серьезная тяжелая работа, и для того, чтобы ее выполнить, нам необходимо осваивать новые запасы не менее быстрым темпом, чем до 2020 года. Все как в «Алисе в Зазеркалье»: нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!
- Из чего будут складываться 100 млн тонн добычи в промежутке с 2020 по 2025 год?
Часть объема - реализация полной схемы разработки нынешнего поколения крупных проектов. Вторая очень важная составляющая - то, что мы называем технологическим клином: добыча трудноизвлекаемых запасов, работа с низкопроницаемыми пластами - баженовской, абалакской, тюменской свитами, вовлечение в разработку ранее неизвлекаемых запасов на существующих площадях, повышение коэффициента извлечения нефти с помощью высокотехнологичных методов добычи. Третья часть - это поиск, геологоразведка, приобретение. Зоны, в которые мы собираемся идти, уже идентифицированы, но пока мы еще не знаем, что это конкретно будут за проекты, их только предстоит найти.
- То есть риски объективно велики?
Не риски, а неопределенности. У нас отрасль такая - мы все время работаем с неопределенностями. Умение работать с неопределенностями, будь то колебания рынка в цене на нефть или геология, - вообще одна из ключевых компетенций нефтяных компаний.
Но любая стратегия строится на прогнозах, в первую очередь - изменении внешних условий на протяжении всего планового периода. Здесь каков диапазон неопределенностей?
Мы не строили прогнозов. Все-таки развитие мировой экономики, диктующее цены, объем спроса, его географическое распределение - вещи, которые предсказывать с определенностью довольно сложно. Мы построили четыре глобальных макроэкономических сценария, достаточно различающихся между собой, и рассматривали, как будет выглядеть портфель существующих и предполагаемых проектов компании в каждом из них, оценивали запас прочности для неблагоприятных исходов и готовность воспользоваться удачным поворотом событий. В первую очередь подробно разбирались в том, от чего и как может зависеть баланс спроса и предложения.
Уровень спроса завязан на темпы экономического роста в тех или иных странах. Например, мы оценивали, способны ли страны Юго-Восточной Азии или Южной Америки превращаться в общество потребления, основываясь на собственных запросах, или они так и будут обслуживать страны севера. Это задает определенный диапазон спроса со стороны стран со стабилизировавшимся или даже уменьшающимся спросом и роста потребления в новых центрах спроса и так далее. Крайне важна с точки зрения изменения спроса роль новых технологий. Если мир достаточно богат, он может себе позволить тратиться на сверхэкономичные двигатели, новые источники энергии. Если мир беден, этого не происходит. В этом аспекте принципиально то, где более быстрым темпом идет обогащение. Если быстрее богатеют старые экономики - видимо, технологический фазовый переход пойдет скорее, причем роль в этом сыграет не только техническая и инфраструктурная готовность, но и политические, идеологические соображения, эти страны смогут позволить себе воплощать в жизнь свои экологические идеалы, а коммерциализированные, поставленные в массовое производство разработки станут вскоре доступны для всего мира и начнут внедряться повсеместно. Если речь идет об опережающем экономическом развитии ныне относительно бедных государств с доходом $3-5 тыс. на человека и первичной автомобилизацией -по всей видимости, там массовым спросом будут пользоваться простые решения, простые двигатели, а значит -другой будет траектория спроса.
Аналогично оценивали варианты изменения предложения, где неопределенности связаны с технологическими прорывами - будет ли это выход на сверхглубоководный или арктический шельф, насколько реализуются или, наоборот, разочаруют перспективы новых категорий запасов и так далее.
Если просчитывать все существующие комбинации, можно получить мириады точек, поэтому логичнее разработать несколько сценариев, достаточно разных и достаточно правдоподобных, которые задают некоторый базис пространства анализа.
- Вы не сказали про влияние цен на нефть...
Цены сами по себе в отрыве от остальных параметров не так важны, но мы считали в диапазоне $60-120 за баррель. Базовый сценарий - около $ 90-95за баррель.
В стратегии добычи большое значение уделяется работе с нетрадиционными запасами, такими как залежи баженовской свиты - в определенной степени аналога сланцевой нефти, уже серьезно изменившей положение США на нефтяной карте мира. Мы тоже опираемся на них как на стратегический резерв?
Мы не считаем сланцевую нефть фантомом, это вполне реальная вещь, до определенной степени это опровержение теории хаббертовского пика* и очередное доказательство, что нефти, в общем-то, еще довольно много. Но мы не считаем, что добыча сланцевой нефти полностью изменит мир и работа с этой категорией запасов совершенно опрокинет то, что мы сегодня делаем. Главным образом потому, что это все еще довольно дорогая технология. Которая, впрочем, открывает много перспектив и для нашей компании, поэтому мы идем в первых рядах по ее освоению, по крайней мере быстрее европейских и азиатских компаний подходим к этому классу запасов в Западной Сибири. Насколько это движение будет успешным, увидим в ближайшие два-три года. В случае положительного результата «Газпромнефть» должна оказаться среди тех, кто делает эту технологию реальностью.
- За счет чего планируется набрать 10 млн тонн зарубежной добычи?
Большие надежды возлагаются на Ирак вообще и на Курдистан в частности. Если все существующие проекты на Ближнем Востоке и в Венесуэле реализуются в том виде, в котором планируется, мы уже выйдем на стратегические 10 млн тонн. Но это без учета возможных рисков, поэтому однозначно надо искать какие-то дополнительные варианты.
По зарубежной переработке планы достаточно масштабные, но пока активы есть только в Сербии и Белоруссии. Каковы основные направления поиска?
Отчасти темпы нашего зарубежного развития обусловлены денежным фактором. Мы уже вкладываем серьезные инвестиции в масштабные проекты реконструкции и модернизации переработки, развития базы добычи, но при этом ответственно и взвешенно подходим к вопросу заимствований. Кроме того - и это, пожалуй, главное - мощность наших перерабатывающих активов должна быть соизмерима нашим добывающим мощностям, поэтому увеличивать зарубежные мощности надо соразмерно с темпами роста в добыче. Какие-то объекты, возможно, имеет смысл строить на перспективу - в тех регионах, где ожидается значимый рост спроса. Понятно, что в Европе с ее переизбытком мощностей строить бессмысленно, а вот в Азии рост очевиден. Но в Европе есть заводы, у которых достаточно синергии с нашими поставками нефти по трубе, с нашим бизнесом, - они являются объектами нашего интереса.
- Но у нас и в 2020-2025 годах зарубежной добычи по планам всего 10 млн тонн...
Зарубежная переработка вполне может работать на российской нефти. Часть нефти, которую мы планируем экспортировать, мы хотим перерабатывать на мощностях, к которым будем иметь доступ. Кроме того, это не обязательно должна физически быть именно наша нефть - возможны какие-то свопы. Хотя, конечно, это должен быть примерно тот же рынок - допустим, восточная часть Тихоокеанского региона.
Куда мы планируем двигаться в сбытовом сегменте, опять же учитывая, что в промежутке 2020-2025 годов особого роста объемов переработки не планируется?
Но при этом планируется увеличивать объемы реализации топлива. Ведь каждая реконструкция НПЗ означает, что из того же количества перерабатываемой нефти мы делаем больше светлых нефтепродуктов. То же касается и сбытовой сети: возможно, количество АЗС у нас будет увеличиваться не так быстро, как до сих пор, но их эффективность должна расти довольно сильно. Мы можем на существующих площадках модернизировать или строить принципиально новые станции, резко изменять прокачку, таким образом увеличивая объем продаж. Есть определенные механизмы, которые нам интересны, - в первую очередь связь нашей сети в некое единое территориальное целое, обеспечение присутствия на всех федеральных трассах, даже в тех регионах, где нет собственных станций, например, через механизм франшизы.
Мы, может, слегка замедлимся по сравнению с периодом быстрого роста последних лет, но цель сохранения темпов роста объема продаж остается. Главная стратегическая задача наших сбытовых бизнес-единиц - размещение практически всего объема нефтепродуктов компании на рынке при обеспечении высоких показателей канальной маржи и возвратного капитала.